вернуться
на главную страницу

Маргарита Прошина

ЗАДУМЧИВАЯ ГРУСТЬ

заметки
(часть семнадцатая)

ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ

Мечты мои безграничны. Но они и есть мечты, потому что не требуют воплощения. В основном. Но есть такие мечты, которые осуществляются. Тогда они ценятся на вес золота, но перестают быть мечтой. И я стала понимать, что самое дорогое для меня состояние - ожидание, предощущение, стремление к мечте. Конечно, мечта мечте рознь. Было время, когда достать магнитофон, машину, квартиру да всё что угодно было мечтой. А колбаса?! А косметика?! Когда появились косметические наборы типа «Пупы», специальные потрясающие наборы только для глаз и прочие чудеса способствующие женской красоте. Достать их, купить, цена не имела значения, было не просто мечтой. Это какое-то состояние пограничное с бредом. Сегодня мне уже странно вспоминать, что вся жизнь моя состояла из множества мечтаний. Достать билеты на Таганку, в «Современник», в Большой… Почитать самиздат хотя бы на одну ночь. Жизнь изменилась, а с нею и мои мечты. Сегодня я всё больше мечтаю написать. Это какое-то наваждение в моей голове происходит. Образы будущих героинь навязчиво заглядывают мне в глаза, заискивают, требуют написать о них. «Ты уж постарайся, напиши обо мне хорошо», - обращается ко мне одна из них, очень странная женщина. Она всё время подмигивает мне, намекая, что как только я начну писать о ней, так сразу же она поведает мне нечто сокровенное. Нет, я о тебе напишу плохо, потому что проза основана на контрасте. И ничего ты мне не сообщишь, пока я не выверну свою душу и не вдуну в твою. Потому что все люди сделаны по одному проекту одним и тем же конструктором. Сначала мрак, а в конце бледный лучик надежды. Тогда ты будешь живой. Осуществление мечты есть её конец.

ПЛАВНОСТЬ

Как же всё в жизни плавно происходит! Но понимание этой плавности пришло ко мне постепенно. Какие же в юности я умела создавать себе трагедии! Мама родная! Переживала. А потом поняла, что без чёрной, серой полос жизни, нельзя увидеть и оценить розовую и белую полосы. Убиваешься в горе, смотришь, время прошло, а этого горя как и не бывало. Жизнь сглаживает все углы. Вчера был мрак с молниями и градом. А сегодня день искрится и играет. Плавность жизни в верности себе. Для меня главное договориться с собой. Внутренние противоречия, постоянная оценка поступков, сомнения не просто терзают, они раздирают меня, рвут на части. И ни чьи ошибки ещё ни разу меня не предостерегли от моих собственных. Самое интересное, что постепенно я меняю своё отношение ко всем поворотам жизни. Знаю, что всё будет плавно, почти незаметно.

ТОЛЬКО СЛОВО ПАМЯТЬ СОХРАНИЛО

Ещё от Книжной палаты я заметила вдалеке справа густую зелень. Я вспомнила, что там когда-то располагалось Лазаревское кладбище. Думаю, давай-ка пройдусь, посмотрю, что там сейчас. Я помнила, что на нём была похоронена мать Достоевского, Мария Фёдоровна. Она умерла в тридцать семь лет, когда Феде было 16 лет. Весь этот район для меня связан с именем Фёдора Михайловича. По улице Советской Армии (бывший 2-й Лазаревский переулок) я не спеша, шла вдоль забора, за которым ныне располагается детский парк «Фестивальный». Память о Лазаревском кладбище сохранилась только в слове. Старые названия исчезли, как и могила матери Достоевского. Сохранилась церковь Святого Лазаря и Лазаревский переулок, по которому я перешла последовательно Октябрьскую (бывшую Александровскую), Образцова (бывшую Бахметьевскую), далее по 2-му Вышеславцеву переулку мимо Еврейского культурного центра Новосущевскую и через Минаевский переулок вышла на Тихвинскую улицу. В этих местах для меня даже воздух пропитан Достоевским, его творчеством. Особенно улица Божедомка. Хотя домов и строений тех времен осталось мало, но тем они дороже для меня. Есть ещё, встречаются арки, ведущие к доходным домам, подобным тем, в которых живут его герои. Сегодня я даже представить себе не могу, что за кладбищем на окраине Москвы шумели леса Марьиной рощи. Исчезли леса, исчезают камни, которые видели и помнили мальчика, а затем подростка Федю. И Лазарь восстал в текстах гения.

СВОЙ ЗАЛ ПАВЛУ ФЕДОТОВУ

Ордынский тупик порадовал тенью и прохладой, и вот она, любимая Третьяковка. Вошла, спустилась в холл. Прохлада, простор, комфорт - я попала в иной мир. Вот куда нужно ходить в жаркие летние дни. Я, прежде всего, пошла в зал к Павлу Федотову. Внимательно рассматривала его картины «Свежий кавалер», «Завтрак аристократа», «Сватовство майора», «Вдовушка», чувствуя в них нерв, сочувствие и гротеск. Смотреть на его картины - это читать Гоголя. Картины у Федотова небольшого формата, но висят в два ряда, что, на мой взгляд, недопустимо для главной галереи России. Второй ряд рассмотреть почти невозможно, нужно задирать голову. Картины Федотова соседствуют с другими авторами. А ведь он достоин отдельного зала. Но площади не позволяют. Практически во всех залах картины развешены в два ряда, да еще под стеклом, что вызывает блики, и рассматривать их очень трудно. Они должны висеть в один ряд, на уровне глаз зрителя, и подальше друг от друга, нежели в Третьяковке. Я обратила внимание, что посетителей в музее в будний летний день достаточно много, в основном, культурные иностранцы с экскурсоводами. Чтобы постоять и подумать у картин, нужно было улучить момент. Гениальный Павел Федотов оставил нам свою тревожную душу, выраженную в красках. Я была исполнена благодарности к нему. Выйдя из Третьяковски, я пошла в сторону Кадашевской набережной по Лаврушинскому переулку. Да, переулок преобразился, прекрасно вымощен, стал пешеходным. Третьяковская галерея занимает практически всё его пространство с одной стороны, от Большого Толмачёвского переулка до Кадашевской набережной. На углу я обратила внимание на то, что пустырь, который многие годы портил вид на Лаврушенский переулок со стороны Репинского сквера, застраивается. Я так испугалась, что с тревогой стала искать на заборе информацию о том, что здесь будет, и со вздохом облегчения прочла, что здесь ведётся строительство выставочного комплекса для Третьяковской галереи, в том же стиле, в том же духе. Завершить строительство намечено в 2018 году. Какая радость! Не торговый центр, не бизнес-лабаз из стекла и бетона, а галерея! Значит, у Павла Федотова - гения русской живописи - будет свой зал.

СЦЕНА

Часто я представляю себя на сцене. Это когда работаю над новым рассказом. Откуда выходит моя героиня? Из правой кулисы? Или из левой? А, может быть, поднимается на сцену из зла, пройдя его из глубины по проходу. Впрочем, я не люблю, когда актеры внедряются в зрительный зал. В этом отношении я совершенно солидарна с Константином Сергеевичем. Сцена отгорожена от зала стеной. Так же и в рассказе. Героиня выходит как бы из меня и действует уже самостоятельно. Следовательно, я сама себя не узнаю в новом облике. Но я живу в нём. В чем же здесь парадокс? В том, что до написания этого рассказа во мне уже жили другие я. Для нормального человека этот феномен называют раздвоением личности, или попросту шизофренией. А вот в писательстве - это дар свыше. Так раздваивался Чехов. Он же врач, но не рассматривал своё раздвоение как болезнь. Конечно, в состоянии перевоплощения я вовсе не отказываюсь от своего мировосприятия. Я трансформирую свои взгляды и чувства на другого человека. Ведь мой персонаж - это не я. Хотя Флобер утверждал, что он - мадам Бовари. Вряд ли бы Достоевский сказал о себе, что он Родион Раскольников. Хотя убийца жил в душе Достоевского. Как и в каждом человека живет палач и жертва. Вопрос в том, как управляет поведением мозговой центр. Я уже не могу не считаться с мнением героини. При возникновении серьёзных разногласий с ней, я слушаю в первую очередь её. И что вы думаете? Она начинает говорить то, что именно ей нравится, а не мне. Вот из такого противоречия получается что-то новое. Нужно всё обдумать в тишине. Просмотреть «Даму с собачкой», или «Страдания юного Вертера». Рассказ требует определённой безжалостности. В него просятся многие люди. Но я их молча устраняю, как неприятных мне людей из друзей в фейсбуке. Отсекать, и только отсекать! Безжалостно. Рассказ закончен. И опять пред моим взором пустая сцена. Какой рассказ последует? Новые героини просятся в текст, кто из них выйдет на сцену нового рассказа? Я с замиранием сердца жду, кого из них выбрать. Самый захватывающий момент - это предощущение выхода на сцену новой героини.

КОНЦЫ И НАЧАЛА

Ну, кто не знает знаменитых медведей Шишкина! В Третьяковке совсем недавно я проходила через его зал. Вот-вот. Как будто во сне. Что-то такое со мною происходит после просмотра сна. Как в кинотеатре. У фильма есть начало. Хороший режиссер начинает с портрета главного действующего лица, плохой - с какой-нибудь заводской панорамы. В жару я брела в полузабытьи в сторону одинокого старого ясеня, который постоянно удалялся от меня. Но я понимала, что дойти нужно непременно, это вопрос жизни. Вдруг ясень и желанная тень возникли прямо передо мной. Вздох облегчения застрял у меня в горле, не успев вырваться. Испуг парализовал меня. Огромный бурый медведь на задних лапах вышел из-за дерева с грозным рычанием. Острые как кинжал клыки, чёрные лапы с выпущенными когтями, казалось, вот-вот вопьются в меня. «Конец!» - промелькнуло у меня в голове. В ту же секунду медведь опустился на передние лапы, и потёрся дружески о моё плечо. «Господи, спасибо!» Я вздохнула и почесала медведя за ухом. Что это, начало?! То есть страшный конец превратился в начало знакомства с бурым медведем? Причем режиссер сна сразу показал крупно грозную физиономию с картины Шишкина «Утро в сосновом бору». С чего бы это? Оказывается, самые мельчайшие впечатления предыдущего дня мой подсознательный режиссер монтирует в нужную ему картину. Значит, сцены для картины выдаёт моё бессознательное. А что же влияет на него? Ужас, который я испытала при внезапном появлении медведя, целый день таился в глубине меня. Я смогла окончательно успокоиться только после завтрака с моим верным котом Алексом. Тут-то я вспомнила, что это именно он разбудил меня, ласково поглаживая лапкой по щеке. Алекс, видимо, пытался меня разбудить, чтобы получить что-нибудь вкусное. Сон мой был таким глубоким, что коту пришлось явиться ко мне в образе разъярённого медведя. Конец кошмара, стал началом нового дня.

СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ

Глаз хочет бежать по предметам. Его движет любопытство. А я ему не дам смотреть на другие предметы. Вот вопьюсь взглядом в ягодку светлой черешни. И буду до потери пульса смотреть на неё. Пусть на такой второстепенный предмет, как ягодка. Но я буду упрямо смотреть только на неё. Что же она из себя представляет? Ягодка черешни золотистая, янтарная с нежным розовым бочком, поймавшим и запечатлевшим розовый луч восходящего солнца. Я зачаровано смотрю на неё. Вот я ещё босоногая девочка стою на раскалённом белом песке, поджимая под себя попеременно то одну, то другую ногу. Песок как раскалённая сковородка пышет жаром, но я терплю. Любопытство пересиливает всё. Янтарная ягодка, такая крупная, смотрит румяным боком на солнышко, не обращая на меня внимание. Она притягивает мой взгляд. Я впервые вижу, как растёт черешня на дереве, и воспринимаю ягоду как живое существо, которое находится у себя дома. Трогать её без спросу нельзя, а любоваться можно бесконечно. Внутри ягодки что-то темнеет, может быть, там живет маленький эльф? Но через мгновение я догадываюсь, что эльфу нечем было бы дышать, а значит, это просто косточка. Я осторожно беру веточку, на которой висят три черешенки. Трепетно рассматриваю каждую из них. Вот самая крупная, спелая, почти вся розовая. Одно только светлое жёлтое пятнышко у плодоножки напоминает, что и она была когда-то вся светлая, как и соседки на веточке. Откуда ты чудесная ягодка, как долго ты путешествовала прежде, чем попасть ко мне на стол? Ты напомнила мне забытые ощущения далёкого детства. Вот они - южные гостьи лежат в вазе, и капельки воды на них играют как драгоценные камни. Я никак не нагляжусь на ягодку светлой черешни. Сосредоточенность на одной вещи - необходимое качество для пишущего человека.

КОНЦЕРТ ПОД ДОЖДЁМ

Помню, лет двадцать назад по заранее купленному билету я отправилась в парк Горького на концерт в Зеленый театр. Сначала решила не идти, ибо сильным ветром у меня выбило стекло из форточки. И хлынул ливень из черного неба. И молнии заблистали! Кот сразу куда-то спрятался. Я его так и не нашла. И всё же, наивная, поплелась на концерт. Ведь дирижировал Геннадий Рождественский! Помню только дикий холод, бодрящегося Рождественского, партию флейты, простуду и больше ничего. На днях, наблюдая по телевизору за концертом, который проходил в холодную дождливую погоду, я не столько слушала Вагнера, сколько переживала за околевших от холода зрителей, с красных носов которых стекали капли, в пленочных плащах с капюшонами, которые, измучившись, терпеливо, ждали окончания этого бесцветного концерта. Бодрячком выглядел дирижёр в белом, почему-то, пиджаке, а не в ватнике, хотя всё он делал словно в невыносимую жару. Ему надо было бы сказать публике, остановив оркестр: «Идите по домам. А то вы все заболеете!». Но у него смелости не хватило. Да и контрактик, как говаривал Воланд. Спектакли же в театрах отменяют, не боятся. Впрочем, я бы отменила весь наш телевизор. Экспромт только в интернете. Сами пишем, сами читаем. Лучше всего у меня в жизни удаются экспромты. Попытки планировать что-либо заранее, основательно подготовить любое событие у меня всегда заканчиваются провалом. Если я приобрела путёвку, скажем, по Золотому кольцу на «солнечный» май, то в нужный день к семи часам утра прихожу к автобусу в зимней шапке и в тёплых сапогах. Идет снег с дождём и градом. Все посиневшие экскурсанты дрожат от холода под зонтами. Но тут экскурсовод радует: экскурсия отменяется в связи с гололёдом на Ярославском шоссе, где движение остановлено из-за многочисленных аварий и многокилометровых пробок.

В ХАМОВНИКАХ

Уголок безвозвратно ушедшего мира живёт вне времени, сохраняя аромат прошлого, запечатлённого в текстах. Это я говорю к тому, что зашла сегодня ко Льву Николаевичу, в оазис тишины и покоя в центре жаркой июльской Москвы. Усадьба в Хамовниках сохранила атмосферу конца XIX века. Самое главное место в доме для меня - кабинет писателя. Ничего лишнего, только удобный письменный стол, несколько кресел, стол-пюпитр. Жаль нет компьютера. Впрочем, Толстой не умел печатать на машинке. Всё это делали за него другие люди. А он тачал сапоги. Как это странно. Да он и в творчестве своём странен. В смысле прямолинейности. Это даже жена его замечала. Письменный стол с зеленым сукном, с балюстрадкой из ряда миниатюрных фигурных столбиков по периметру. На столе все самое необходимое для творчества: ручки, чернильный прибор, бумага, бронзовые подсвечники. Хозяина дома не было, но я совершенно чётко представила его сидящим за столом при зажжённой свече. Хотя он писал по утрам, примерно, с 9 до 15 часов. Лев Николаевич писал в дневник нелицеприятные мысли о своей жене, не обращая внимания на посторонние звуки. Я на цыпочках спустилась по узкой лестнице мимо чучела медведя, и вышла в парк. Пение птиц, благодатная тень, прохлада и покой. Все здесь располагает к размышлению, чтению, творчеству. Усадьба отгорожена от внешнего мира дощатым забором и существует как бы отдельно от вечно стучащей, пилящей, копающей, бетонирующей, впихивающей в переулки коробки офисов и банков постмодернистской Москвы.

ХОД ИСТОРИИ

«Когда же уже наступит этот коммунизм?!» - нетерпеливо спрашивала я у взрослых. Сил не было ждать. Вот она, смешная детская наивность. Если бы можно было предвидеть, что появится такое чудо, как компьютер, интернет! Настоящий переворот произошел бы в уме. Сегодняшний мир намного превзошёл все мои детские фантазии. Сама по себе замечаю, что очень тороплюсь. Во всём буквально. И люди торопятся. В детстве мы хотели быстрейшего наступления коммунизма. Как же я себе это представляла? Захожу в кондитерский магазин, беру любые конфеты в самых красивых фантиках, лимонад, сколько угодно пирожных. Продавцов нет. Светлое будущее наступило! Каждый день приношу из "Детского мира" кукол и мебель для каждой, игры настольные, сервизы игрушечные - всё, что понравится. Конечно, трехколёсный велосипед! Ещё набираю всевозможные украшения: бусы, клипсы, кольца, брошки… Голова кружилась от счастья! Столько было желаний, так необходимо было мне это всё. Сегодня я понимаю, что ход истории остановить невозможно.

ОТКРЫТИЕ

Поэзия Татьяны Осинцевой воистину «океан вселенского добра», и мне хочется поселиться на островке в этом океане. Как радует меня неожиданное открытие замечательного человека! Поднимает настроение встреча с талантом! Приводит в состояние творческого подъёма чуткая и нежная душа! Для меня нет ничего дороже подобных открытий. Совершенно необыкновенное впечатление произвела на меня поэзия Татьяны Осинцевой. Я прежде таких стихов почти не встречала. Казалось бы, они так легко написаны, даже выдохнуты, но аналогов я сразу припомнить не могу. И в этом огромная сила воздействия стихов Татьяны Осинцевой. Дело в том, что писать как все, доступно многим. А вот найти себя, выработать свой почерк могут лишь единицы. Очень личный художественный мир её захватывает меня, и я восклицаю вместе с ней:

О, озорство окраин городских,
Таланты без вины, но виноваты,
Дешёвое вино, фата и фатум,
Поклонник - волк и глаз его не тих…

Александр Николаевич Островский выглядывает из-за угла в Николоворобьинском переулке, грозит мне пальчиком и говорит: «Все вы виноваты без вины и без вина!». Прекрасно обыгранный мотив нашего драматурга наводит на глубокие мысли о «фате и фатуме». Как Татьяна работает со словом! Просто прелесть! Не могу оторваться от ее песен. Да, мне представляется, что Татьяна Осинцева поёт свои стихи. Я слышу её голос. Загадочный и проникновенный. Она всегда очень чутко и точно ставит слово, как бы играя с ним. В столкновении разнородных образов проявляется её неисчерпаемый талант. Талант щедрый, безмерный, который она безоглядно выплёскивает на суд истинных поклонников лирики:

Глухие телефончики любви
Дрожат от ветра и бросают наземь
Жасминно-расточительные бязи,
Любить до первой крови на крови…

Да, кровная любовь неистребима. «Кровинушка моя», - ты скажешь сыну! Я тут вспомнила Булата Окуджаву, говорившего с некоторой иронией об этом слове, после которого на рифму просится сразу другое: «любовь». Но Татьяну Осинцеву на мякине не проведешь. Она очень мудро играет с нами в поддавки. Как в случае с Островским, так и в случае с «кровью». Но мы не поддаемся, и видим в её стихах заглубленные мысли. Ибо Татьяна Осинцева вся пропитана лексикой высокой лирики. Каждое её стихотворение наполнено глубоким чувством. Богатая филологическая культура в сочетании с человеческой доброжелательностью окончательно покорили моё сердце.

СИЛА ПРИТЯЖЕНИЯ

Мне в жизни несказанно повезло на встречи с поразительными людьми. Именно от них я впитала отношение к библиотеке как к хранилищу человеческого слова. Я видела очень много библиотек в разных городах и странах. Профессионалов, истинных лоцманов в книжном море осталось немного. Тем больше я дорожу встречами с ними. Белла Ахмадулина в известном стихотворении с чувством говорит:

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы...

Душа библиотеки - это люди, которые там работают. Подлинных библиотек, в которые хочется ходить, не так много. Да, интерьер, мебель являются важной составляющей частью библиотеки, но душа её люди, которые там работают. Приветливость, доброта, умение найти общий язык с читателями - вот та аура, которая вызывает любовь к чтению. Я считаю, что сегодня в суетливом мире юристов и экономистов, библиотеки - островки тишины, мысли и литературного общения. Библиотека для меня - храм! Да, именно храм, хранилище текстов, написанных в разные времена разными авторами. Любовь к книгам привела меня в библиотеку, и пожилые интеллигентные, образованные, обаятельные женщины, которые чудом выжили в чудовищные годы репрессий, невежества и хамства власти, при этом сохранили любовь к книге и чувство собственного достоинства. Я бережно храню память о них.

ВИД НА МОСКВУ ОТ ТЕАТРА ФОМЕНКО

Здесь Москва повернулась ко мне неожиданным ракурсом. В небо взмыли небоскребы - синие и золотистые - прямо из Москвы-реки. На этом берегу - новый театр Петра Фоменко. Сзади, на углу, бывший кинотеатр «Киев» в который много лет назад я специально приезжала посмотреть фильмы Куросавы, Пазолини, Бергмана. В те далёкие теперь уже времена хорошие фильмы нужно было ловить в небольших кинотеатрах, и буквально один-два сеанса в день, на них ещё надо было ухитриться попасть. Вид на Москву здесь совершенно фантастический, который с большим трудом укладывается в моей голове, что это именно я стою здесь и вижу другой век, даже другое тысячелетие, и в другой стране. Какие-то четверть века, а мир изменился до неузнаваемости. Ну, кто мог предсказать появление интернета? Ведь кибернетика у нас считалась лженаукой, и всячески замалчивалась. И вот то, что запрещалось, оказалось доступным каждому. Несколько кликов и я уже общаюсь с друзьями, не только отлично слышу их, но и вижу. Чудеса! Читаю и смотрю, что хочу и когда хочу. Да ещё причудливая форма небоскрёбов, сочетание форм для меня невообразимое, но смотрится весьма современно и интересно. Особенно с этого берега от театра Фоменко как бы «привет» из второго тысячелетия третьему. Я стою среди разнотравья: кашка, клевер, подорожник у меня под ногами и смотрю в мир пластика и металла, который устремился в небо прямо из воды.

ОСЕННЯЯ ДОРОГА ЕВГЕНИЯ БЛАЖЕЕВСКОГО

В душе, уже который день, звучит заключительный, кольцевой сонет гениального Евгения Блажеевского из венка сонетов «Осенняя дорога» в проникновенном исполнении Нины Шацкой на музыку Александра Подболотова. Какая глубина проникновения в суть души человеческой! Осень наступает вдруг. Однажды ты понимаешь, что впереди у тебя осталась только зима. Жизнь промелькнула, как одно мгновенье. Пора идти к святым местам, переосмыслить прожитую жизнь. Признаться себе в том, что судьбу изменить не нельзя. Эх, молодость! Беспечность пронеслась и исчезла вместе с несбывшимися надеждами. Я переживаю печальный жизни путь вместе с поэтом. Повторяю как заклинание слова:

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что осень
Растеряла июньскую удаль и августа пышную власть,
Что дороги больны, что темнеет не в десять, а в восемь,
Что тоскуют поля и судьба не совсем удалась.

Что с рожденьем ребенка теряется право на выбор,
И душе тяжело состоять при раскладе таком,
Где семейный сонет исключил холостяцкий верлибр
И нельзя разлюбить, и противно влюбляться тайком...

По дороге в Загорск понимаешь невольно, что время -
Не кафтан и судьбы никому не дано перешить,
Коли водка сладка, коли сделалось горьким варенье,
Коли осень для бедного сердца плохая опора...
И слова из романса: "Мне некуда больше спешить..."
Так и хочется крикнуть в петлистое ухо шофера.

«Осенняя дорога» Евгения Блажеевского - это дорога покаяния, исповедальная дорога. На протяжении всей жизни и мне часто хотелось спрятаться от леденящего ветра окружающего мира в уютной «берлоге», скрыться от скучного «ничтожества быта». Чувство вины постоянно тревожащее душу, не даёт покоя. Как точно чувствует и передаёт интонацию поэта Нина Шацкая! К святым местам шли паломники. И я пошла за ними, повторяя бесконечное количество раз: "Мне некуда больше спешить..."

ЧЕХОВ ВО ВРЕМЕНИ

Моё знакомство с Чеховым началось с книги А.П. Чехов «Избранные рассказы», с рисунками А. Лаптева, которую мне подарили на Новый год. Прочитав её, я полюбила Чехова навсегда. Долго плакала над рассказом «Ванька», перечитывала его несколько раз, надеясь, что появится «счастливый» конец. Дома у нас было Собрание сочинений Чехова, и я постоянно читала всё новые его рассказы, выискивая, прежде всего, конечно, о любви. «Цветы запоздалые», «Дом с мезонином»… Тогда я просто читала, следила за сюжетом. В то время меня интересовало, что написано, а не как. Но Чехов завладел моим сердцем прочно и навсегда. Мне было интересно узнавать о нём всё. Биография, письма, записные книжки. На уроках английского языка ежегодно нужно было готовить тему «Мой любимый писатель». Я из года в год расширяла свой рассказ об Антоне Павловиче. Тот факт, что он умер от чахотки таким молодым, потому что не было тогда антибиотиков, вызывал в душе моей протест, и я никак не могла смириться с этим внутренне. Я представляла Чехова худым, измождённым, невысоким, со впалой грудью и, конечно, в пенсне. Почему-то я его ужасно жалела, и думала о том, что если бы я была рядом, то обязательно бы спасла и выходила его. Наивная и смешная девочка! С возрастом моё отношение к Чехову постоянно менялось, вызывая все большое восхищение его талантом. Молодой начинающий Чехов юморист поражал тонким чувством юмора и искусством самоиронии. А серьёзный философ Чехов притягивает меня неисчерпаемой глубиной своих произведений. Теперь, читая его, я вглядываюсь в особенности текста. Я наслаждаюсь запахами степи, слышу её звуки. А как несколькими художественными штрихами он рисует персонажей, передаёт оттенки их переживаний! Я постепенно пришла к пониманию того, что Чехова могу читать в любом состоянии и делать всё новые открытия. Прочитать Чехова невозможно. Антон Чехов для меня - книга жизни, захватывающая книга. Я не знаю больше ни одного писателя, который бы состоял из двух совершенно разных периодов: юмористического и философского. Его рассказы: «Архиерей», «Гусев», «В ссылке», «Скрипка Ротшильда», «Палата №6»… - неисчерпаемы! А пьесы! Скольких режиссёров и актёров они вдохновляют на всё новые прочтения! Чехов для меня ещё и абсолютно московский писатель. Я люблю чеховскую Москву, вижу её. Я заметила, что с годами образ Чехова в моём воображении кардинально изменился. Я представляю его высоким, крупным, уверенным в себе красивым мужчиной. Прежде всего, он для меня - неисчерпаемая личность. Совершить поездку на Сахалин мог только человек, обладающий недюжинной силой. Сколько новых открытий ещё предстоит мне сделать в его произведениях.

МАЙКОВ

Аполлона Майкова сегодня вспоминают редко. Для меня он, прежде всего, памятен словами к «Апрелю» из цикла «Времена года» Чайковского: «Голубенький, чистый подснежник-цветок…» Но есть ещё одно его стихотворение, которое как раз называется «Воспоминание»:

В забытой тетради забытое слово!
Я всё прожитое в нем вижу опять;
Но странно, неловко и мило мне снова
Во образе прежнем себя узнавать...
Так путник приходит чрез многие годы
Под кровли отеческой мирные своды.
Забор его дома травою оброс,
И привязи псов у крыльца позабыты;
Крапива в саду прорастает меж роз,
И ласточек гнезда над окнами свиты;
Но всё в тишине ему кажется вкруг -
Что жив еще встарь обитавший здесь дух.

Возможно, именно оно привело меня случайно в гости к поэту. Да, воистину Москва неисчерпаема!
По Большой Спасской улице, название которой было дано по церкви Спаса Преображения, но церковь эту взорвали в 1937 году, я шла и думала о том, что сегодня середина лета, и, овеваемая прохладным ветерком, любовалась причудливыми облаками на голубом небе. Улица была безлюдна, и машин тоже почти не было. Летняя тишина в старой Москве - это так странно, и так поэтично. В этот самый момент моё внимание привлёк старинный особняк. Я подошла ближе. Каждое сохранившееся строение старой Москвы наполняет сердце моё какой-то необыкновенной нежностью. На мемориальной доске я прочитала, что это дом Майковых (XVIII-XIX вв.), и что в нём жил поэт Аполлон Майков.

ОКАЗИЯ

«А мы книг не читаем! - восторженно говорят современные недоросли: - Картинки щлепаем в фейсбуке, щелкаем пультом «ящика» и кликаем развлекуху на компьютере!» Господи, как ныне актуально звучит Скалозуб:

Скалозуб
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий…

Знаете ли вы Слесарный переулок? Срезая углы, по нему вышла сюда. Куда? Александр Грибоедов бы с удовольствием пришел в библиотеку своего имени на первое публичное прочтение «Горя от ума». Кстати, я вспомнила, как Юрий Любимов на Таганке осовременил эту пьесу. Поставил феерическое действие, найдя новую форму представления, объединив драму, балет и оперу. Дизайн, чистота, комфорт отличают Библиотеку имени А.С. Грибоедова на Большой Переяславской улице. Интерьер выдержан в едином стиле. Классическое сочетание стеллажей, из темного под мореный дуб дерева, и переплётов книг вызывает у меня трепет. Книжные стеллажи для меня - начало любви к чтению. Книги просторно стоят на полках, чтобы читатель легко мог найти именно ту книгу, за которой он пришёл. В библиотеке важно всё – книги, компьютеры, зал для литературных вечеров, и озаренные глубокой мыслью лица сотрудников. Такой библиотекой гордится А.С. Грибоедов. Дух его незримо присутствует здесь вместе с его книгами. А помните, что ответил Фамусов Скалозубу? Напомню:

Фамусов:
Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы да сжечь...

По ночам, когда в библиотеках остаются только книги, писатели обсуждают, чья библиотека лучше?! Я прямо вижу, как Алексей Николаевич Толстой возражает Александру Сергеевичу Грибоедову, доказывая, что в его респектабельной библиотеке на барственном Кутузовском проспекте мебель заказана дорогая и более удобная для книг, только нужно цвет заменить на более тёмный, для солидности. Вот хорошее слово у меня вырвалось: «солидность». Бессмертные книги солидны. Не говоря уж об их авторах, солидные памятники которым бронзовеют на площадях и бульварах. Да, классики совершенно оправданно гордятся библиотеками, которые носят их имена! Модернизировать библиотеки - это привлечь в них писателей. Создавать, развивать и поддерживать общение авторов и читателей. Чтение литературы - это серьёзный интеллектуальный, психологический труд. Вхождение в литературу - процесс, требующий всей жизни без остатка, - и об этом нужно говорить с читателями. Я удивляюсь тому, что многие библиотеки превращены ныне в детские сады, заходишь - всюду шарики, плюшевые игрушки, детские голоса, не позволяющие в тишине погрузиться в книгу. Для чтения необходимо уединение, покой, удобство. Когда я в детстве видела у кого-нибудь дома книжные шкафы или стеллажи, дух мой захватывало от восхищения. Корешки взывали: прочти меня. А на корешках имена: Гоголь, Достоевский, Свифт, Шелли, Байрон…

АБРАМЦЕВСКАЯ СКАМЬЯ

В странном для этих жарких дней прохладном полумраке кусты сирени источают дивный аромат, как будто я вышла в парк старинной усадьбы. Забытьё. Такое впечатление, что я передвигаюсь незаметно для самой себя. Я сижу в огромном зале Врубеля, а вижу абрамцевскую скамью в чудесных изразцах, перекликающихся с модернистской майоликой гостиницы «Метрополь». Дрожит воздух. Небо необычайно богато цветовой гаммой. Вон с четким абрисом бело-голубое облако. За ним спешит лиловое. Следом - уже грозное с черной подпалинкой. Вот-вот пойдет дождь. Приземистая белая церковь. Ветер северный. Врубель вряд ли бы представил такой зал для своих работ. Где-то в Большом театре валялся на задах рулон панно, которое красуется теперь во всю стену. А вон в речке, очень широкой в это лето от дождей, отражаются тёмные ели. Я встаю и оказываюсь у той самой скамьи Врубеля. Как я сюда попала?! Голубые тона повторяют трепещущее небо, написанное в этот день самим Врубелем.

НЕ ДЛЯ ЛЮДЕЙ

Подтверждение тому, что о человеке у нас не думают, я нахожу постоянно. Удивительная страна! Например, в центре Москвы можно часами ходить по переулкам, найти сквер, но в нём нет ни одной скамьи, присесть негде. Вот у монастыря Андрея Рублева на Яузе мне так хотелось посидеть, зелени много, а ни одной скамейки нет и присесть негде. Это какой-то в Москве антискамеечный заговор. Туалеты теперь хоть есть в торговых центрах, а в городе по-прежнему их нет. Названия улиц и переулков найти невозможно. Только в начале улицы, а так только номера. Ориентироваться не только приезжим, но и москвичам очень проблематично. Указателей нет. Это в Москве, а стоит от неё отъехать, вообще не понимаю, как бедные люди добираются от станции домой! Дорога предусмотрена только для машин. Тротуар просто отсутствует. Идёшь по узкой двухколейной дороге и думаешь о том, что в любую минуту тебя могут сбить машины. Это я летом шла, а зимой, когда скользко?! Чтобы попасть в посёлок нужно перейти через змеевидный мост. Отбойники сделаны, а как быть пешеходу - никого не волнует. Попадаешь в обычный европейский город, и всюду удобные тротуары и мостовые, места для отдыха, там всё до мелочей продумано и придумано для людей. Да, наша страна до того огромна, что нам её никогда не обустроить всю, но каждый отдельный населённый пункт вполне. И дороги с тротуарами сделать удобными для людей можно.

ПРИЗРАЧНОСТЬ

Часто я ловлю себя на мысли, что моя прошлая жизнь видится мне как призрачный сон, причём сон этот трансформируется вместе со мной. Меняются не сами воспоминания, а ракурс, в котором я вижу их. Он каждый раз меняется. Обычно я погружаюсь в мир воспоминаний во время бессонницы. Она приходит ко мне всегда неожиданно. Я подружилась с ней. Ведь, в сущности, значительная часть жизни уходит у меня на познание себя самой, и, именно, во время бессонницы. Анализ своих поступков, откровенный разговор с собой, любимой, для этого больше всего подходит ночная тишина. Размышления. Что такое моя жизнь?! Как легкомысленно и беспечно я обращалась со временем. А теперь, когда значительная её часть уже за спиной, хочется воскликнуть словами Есенина: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?» Что такое есть моя жизнь? Ответ я нашла у Фёдора Тютчева в стихотворении «Бессонница»:

И наша жизнь стоит пред нами,
Как призрак на краю земли,
И с нашим веком и друзьями
Бледнеет в сумрачной дали...

Именно «бледнеет», удаляется и исчезает. Да, жизнь похожа на сон, призрачный сон. Сегодня я поняла, что больше всего времени прошедшей жизни было потрачено на ожидание. Не само счастье, а его ожидание, предвкушение, пожалуй, вызывает самые острые ощущения. «Отчего всё так призрачно в прошлом и таинственно в будущем?» - задала я себе вопрос, и сама же ответила, что происходит это оттого, что его, прошлого, не было. Нет, не осталось, потому что большую часть её не фиксировала словами письменными. А теперь я научилась вспоминать в процессе создания текста, и, конечно, в зависимости от настроения. Я ведь даже сама с собой лукавлю порой.

ПРОБУЖДЕНИЕ

Странно, что я проснулась сегодня в пять утра. Такое со мной случается крайне редко. Я очень люблю поспать, встаю поздно, а тут сон исчез куда-то бесследно. Встала, посмотрела сначала в одно окно, затем - в другое. Увидела свет в нескольких окнах дома напротив, и мысленно пожелала пробудившимся дорого утра. Вышла на балкон, а там солнечные лучи освещали облака какими-то неземными, ирреальными цветами. Небесный художник гениальной кистью вдохновенно и свободно наносил всё новые широкие оранжевые, розовые, серо фиолетовые мазки, которые рассеивались, бледнели и исчезали, очищая небесное полотно для восходящего солнца. Мое внезапное пробуждение подарило мне восход солнца. Я открыла наугад книгу стихов Якова Полонского, и пробуждение обрело глубокий смысл:

Из вечности музыка вдруг раздалась,
И в бесконечность она полилась,
И хаос она на пути захватила, -
И в бездне, как вихрь, закружились светила:
Певучей струной каждый луч их дрожит,
И жизнь, пробужденная этою дрожью,
Лишь только тому и не кажется ложью,
Кто слышит порой эту музыку божью.
Кто разумом светел, в ком сердце горит.

Я отложила книгу и глубоко задумалась о смысле слова «пробуждение», и медленно стала понимать, что пробуждение означает для меня пробуждение от предыдущего сна жизни, в котором я бездумно тратила время на однообразные бытовые мелочи, не замечая, что жизнь проносится мимо меня. Я так часто откладывала важные дела на потом, а «потом» это так и не наступило. Нет никакого «потом», а есть здесь и сейчас. Мое пробуждение - это невероятное осознание высшей сущности жизни в слове, написанном сей же час.

ЖЕНСКИЙ РОЯЛЬ

Нежными пастельными красками, изысканностью, музыкальностью пленило меня стихотворение Льва Мея "Когда ты, склонясь над роялью...".

Когда ты, склонясь над роялью,
До клавишей звонких небрежно
Дотронешься ручкою нежной,
И взор твой нальется печалью…

Занятно для меня то, что Мей склоняет существительное «рояль», ныне для нас мужского рода, как женское. Это уводит нас к заимствованиям иностранной лексики со времён Петра Первого, когда «рояль» было существительным женского рода, как попавшее на рифму «печаль». Роялью, печалью, шалью… Но я не о филологических изысках. Читая его, я слышу звуки рояля, который у поэта является как бы продолжением образа юной девы, возвышенной, воздушной, поэтому «рояль» у поэта - женского рода. Печальные звуки рояля отражаются во взоре, наполняя его печалью, как нежные плечи окутаны шалью. Как тонко передано предощущение, волнение юной девы, душа которой трепещет в ожидании чего-то особенного, неясного, волнующего. Тончайший переход от беспечной юности к первой влюблённости удалось передать поэту в этом стихотворении:

Когда ж пламя юности жарко
По щекам твоим разольется,
И грудь, как волна, колыхнется,
И глазки засветятся ярко,

И быстро забегают руки,
И звуков веселые волны
Польются, мелодии полны, -
Мне жаль, что так веселы звуки.

Современники писали, что для Мея вначале было не Слово, а - Звук. Меня именно это и привлекает в его лирике - звукоизвлечение. Поэзия Льва Мея пронизана тихой грустью. Этим он мне особенно дорог. Аполлон Григорьев называл творчество Мея "литературным явлением, пропущенным критикой".

ИЗОБРАЖЕНИЕ

«Раздавленный репей среди вспаханного поля» как образ смерти отважного горца, гордого Хаджи-Мурата из одноимённой повести Льва Толстого поражает меня силой изображения каждый раз, когда я возвращаюсь к ней. Уверенность и мастерство художественной выразительности Льва Толстого захватывают читателя, прежде всего, живописным описанием цветущего луга в середине лета. От безмятежного любования обилием всевозможных полевых цветов, от их умопомрачительных запахов у меня уже кружится голова. Толстой обращает внимание на «чудный малиновый, в полном цвету, репей того сорта, который у нас называется "татарином"…» и пытается сорвать его. Цветок же отчаянно борется за жизнь своим колючим и крепким стеблем, он не может жить в неволе, теряет чудный вид. И продолжает борьбу до наших дней. Стойкость «татарина», который устоял один на вспаханном поле, его энергия, восхищают писателя, и вызывают в памяти образ независимого горца Хаджи-Мурата.

ОЗАРЕНИЕ

В голове моей масса образов и впечатлений. Я их проговариваю, а лист бумаги чист. Что я должна сделать, чтобы мои мысли материализовались? Я должна каждый образ перенести на бумагу, но для этого прежде необходимо «прибраться в голове», то есть отделить главных героев от второстепенных. Это мне всегда удаётся с трудом. Каждый образ требует отдельного рассказа о себе, пытается соблазнить меня яркими эпизодами из своей жизни. Вот я и сижу перед чистым листом бумаги вся в спорах и дебатах с возможными героями. Порой для того, чтобы принять решение мне необходимо отвлечься на какое-то время от размышлений и споров с собой. Решение приходит внезапно, как озарение, и как будто само собой. Вдруг, чётко всплывает картина вместе с героем, который оттеснив остальных, вдруг заполняет всё пространство.

ТРОПИНКИ

Тропки, тропинки, тропиночки имеют надо мной какую-то загадочную власть. Как только я, оказываясь за городом, вижу тропинку, так обязательно сворачиваю на неё. Всегда это оканчивается плачевно, я обязательно захожу в неведомые места, плутаю, и даю себе слово, что впредь никогда не поддамся искушению сократить дорогу. Проходит время, я еду на прогулку, или в музей, или в гости - вижу тропинку и сворачиваю. Это что-то внутри меня находится необъяснимое! В народе говорят в подобных случаях, что нечистый попутал. Видимо, во мне живёт шутник с рожками. Самое удивительное, что после страха - никогда не выпутаться из неведомых мест, измучившись, я всё-таки выхожу на дорогу. Пусть не на ту, с которой свернула, пусть плутаю долго, но каким-то чудом оказываюсь в результате дома. Значит шутник, живущий во мне, всё-таки добрый малый. Есть такие загородные места, где только одна протоптанная дорожка ведёт к станции. Но она делает большой круг, и мне всегда хочется спрямить путь, найдя короткую тропинку. Кажется, что такая тропинка есть. Да вот она. Я смело сворачиваю на неё, вдыхаю полной грудью ароматы леса, и скандирую любимое мною с детства стихотворение Владимира Бенедиктова:

Солнечный свет, как сквозь сито просеян,
Сыплет мелко сквозь частые ветки,
И на тропинку мне падают с неба
Светлые сетки и темные сетки:
Словно опутан, иду я. Прохладно.
В чаще сокрытая птичка щебечет,
И ручеек через камешки змейкой
Вьется и шопотно что-то лепечет.
Так хорошо тут. Отрадная свежесть
Льется и в грудь мне и, кажется, в душу...
Так и боюсь я, что грешным дыханьем
Чистого утра святыню нарушу.

Вот так поэтично и одиноко иду по ней, но выхожу совершенно в незнакомое место. Куда идти? Некоторая паника рождается в душе. Я обречённо замираю, и, о чудо! Через какое-то время слышу спасительные звуки электрички, я иду на эти призывные звуки. Долго иду. Звуки приближаются. Наконец, я выхожу к железной дороге. Иду по шпалам, пропуская поезда, и выхожу на неизвестную мне станцию. Счастье переполняет меня. Я готова целовать станцию, петь и кричать. Неважно, что ближайшая электричка будет через час.

ЛИЦА, СТЕРШИЕСЯ ИЗ ПАМЯТИ

Память очень избирательная и причудливая штука. Задумалась я как-то о том: скольких людей я встречала на протяжении всей своей жизни, с каким количеством общалась? Ну, вот если провести статистический анализ всех лиц, которых я видела, то цифра будет устрашающей. Ведь каждый день я сталкивалась с новыми людьми. Подавляющее большинство из них стерлись из памяти совершенно. Вспоминаются они непрерывно движущейся размытой лентой, на которой вдруг чётко возникают отдельные лица. Эти лица я хорошо помню, но забыла где и при каких обстоятельствах я с ними пересекалась. Или, наоборот, в памяти всплывают имена и эпизоды из прошлого, но лица как бы стёрты. Порой я вижу на улице лицо человека, с которым была знакома, но не могу вспомнить кто это. Мучительно пытаюсь воскресить в памяти, но тщетно. Вдруг через какое-то время, когда я уже забыл о нём, вспоминается вся история этого знакомства. В голове крутится бесконечный калейдоскоп лиц. Воспоминания же постоянно как бы представляют мне сцены из прошлой жизни. Например, за долгие годы на одном месте в крупной библиотеке в моём отделе работало непродолжительное время несколько десятков человек, но я многих абсолютно не помню. Вдруг в метро меня окликают по имени и отчеству, улыбаются, напоминают, что работали со мной несколько месяцев. Я улыбаюсь, киваю головой, но вспомнить этого человека не могу.

КНИГА В ОЖИДАНИИ ЧИТАТЕЛЯ

Любая хорошо написанная книга дождется своего читателя. Когда и как это произойдёт никому не ведомо. Это не зависит от того, когда, как и где она была издана. Достаточно одного читателя, думающего и преданного литературе, который захочет поделиться своим открытием этой книги. Современники, за редким исключением, не могут оценить художественное произведение во всей его полноте и оригинальности. Мешает именно современность, сознание факта, что писатель живет с тобой в одно время, а, стало быть, он такой же, как и ты. Но ещё Пушкин воскликнул - не такой! Причин более чем достаточно: влияние официального признания или непризнания автора, отсутствие вкуса и привычки мыслить, неприятие точки зрения автора, неумение чувствовать глубину произведения, подтекст, банальная зависть… Книги, как и люди, имеют свою судьбу, свой путь к читателю. Никакая система, цензура, злобная критика, не могут ничего изменить, разве что они в силах только искусственно замедлить путь книги к читателю. Примеров не счесть, достаточно назвать имена Николая Гумилёва. Осипа Мандельштама, Андрея Платонова, Бориса Зайцева, Владимира Набокова. Уж как старались нас уберечь от «тлетворного влияния западной литературы». Старатели эти исчезли бесследно, а мы наслаждаемся поистине художественной литературой. Книги неугодных авторов изымали, уничтожали, запрещали ввозить в страну, и этим только подогревали интерес к ним, приближали открытие их благодарными читателями. У книги свой путь в метафизическом мире, даже если сохранится один экземпляр или рукопись, она обязательно найдёт своего писателя. Достаточно вспомнить судьбу рукописей Кафки. Нужно помнить, что читать тебя будут другие поколения, как мы читаем, например, протопопа Аввакума.

ХВАЛА ХАЛАТУ

Я по-настоящему влюбилась в обволакивающий теплом образ халата во времена беззаботной молодости. Задушевные посиделки, кочевая жизнь из гостей в гости, хронический недосып рисовали в голове моей заманчивые картинки тихой домашней жизни. Вот в те времена как-то в сборнике стихов Николая Языкова встретила я, можно сказать, хвалу халату.

К ХАЛАТУ

Как я люблю тебя, халат!
Одежда праздности и лени,
Товарищ тайных наслаждений
И поэтических отрад!

Поддержка Языкова воодушевила меня. Я думаю, не только я, но все женщины стремятся домой к халату. Разгримироваться. Увидеть в зеркале себя настоящую, родную, расслабленную. Особенно в ненастные дни, когда день не задался, либо погода резко изменилась, и я продрогла до нитки. Одна только мысль о доме, горячем душе и уютном большом тёплом халате уже согревает меня, придаёт мне сил добраться до дома в любой ситуации. С той поры мои нежные чувства к халату неизменно усиливаются. И дорогой мой друг халат ни разу не разочаровал меня.

ДВА МИРА

Продолжительное время я думала, что мир во мне и окружающий мир и есть один реальный мир. Я была зациклена на себе, переживая период юношеского максимализма, недоумевала от несоответствия моего понимания и отношения событий с реальностью. Затем пришло осознание того, что я несу в себе, сознавая саму себя, а не кого-то другого, два мира: мир во мне мой, и мир вне меня. Существование в мире вне меня, познание его, умение взаимодействовать с ним, собственно, и есть жизнь земная. Долгое время я пряталась от огорчений внешнего мира в бездонных глубинах художественных миров. Повзрослев, я долгое время пыталась оберегать от внешнего мира мой внутренний мир. Срабатывал инстинкт самосохранения. По мере приобретения жизненного опыта, пришла потребность записывать свои мысли, и я поняла, что от соприкосновения этих двух миров возникает третий мир - в моих текстах. Всё, что я пишу, живёт своей самостоятельной жизнью. Многозначность слова «мир» открылась мне, распахнув бесчисленные миры текстов, которые множатся с каждым днём.

УСЫПЛЕНИЕ БДИТЕЛЬНОСТИ

«Двадцать седьмого января, в день похорон Ленина, цветная команда парохода - три китайца, два негра и один малаец - вызвала капитана на палубу. В городе гремели оркестры и мела метель. «Капитан О'Нирн, - сказали негры, - сегодня нет погрузки, отпустите нас в город до вечера», - пишет Исаак Бабель в рассказе «Ты проморгал, капитан». Что было дальше? Манипулированием людьми увлекались и увлекаются власть имущие во все времена. Без умения манипулировать массовым сознанием власть не удержать. Для этого используется весь спектр «рычагов власти», но вседозволенность и упоение властью имеет конец, который наступает непременно. Они, властители, думают, что владеют ситуацией, а подчинённые делают вид, что подчиняются. Такая получается занимательная игра, которая приводит к усыплению бдительности. Об этом написано и пишут по сей день бессчётное количество монографий, газетных статей, километры текстов. Гениальный Исаак Бабель изложил же суть проблемы своим буквально телеграфным стилем в этом рассказе. Капитан отдал приказ боцману запереть матросов в трюме, не внял их просьбе отпустить «в город до вечера». Он был уверен в том, что приказ будет точно исполнен и, «обогретый коньяком и тонким дымом» сигары предался отдыху на «бархате дивана». И проморгал. Боцман, зная о пребывании капитана в заоблачной эйфории, отпустил команду на берег. Капитан стал чисто декоративным. Матросы слились с революционными массами. Так усыпляли бдительность в советское время: делали вид, что выполняют команды, а на самом деле - пускали пыль в глаза… «В эту минуту в Москве, на Красной площади, опускали в склеп труп Ленина. У нас, в Одессе, выли гудки, мела метель и шли толпы, построившись в ряды. И только на пароходе "Галифакс" непроницаемый боцман стоял у трапа, как часовой в бурю. Под его двусмысленной защитой капитан О'Нирн пил коньяк в своей прокуренной каюте». Как точно Бабель ставит каждое слово! Какая глубина!

"Наша улица” №165 (8) август 2013